– Ну и работник нынче пошел. Только обед на уме, – хмыкает Уве.
– Чего? – Второй продавец оглядывается.
– О-б-е-д, – по буквам произносит Уве.
Без пяти шесть состоялась первая встреча Уве с кошаком. Кошаку Уве сразу не понравился. Надо сказать, неприязнь оказалась в высшей степени обоюдной.
Проснулся Уве как обычно – за десять минут до обхода. Он вообще не понимал тех, кто, проспав, пеняет на будильник. Будильников он отродясь не держал. Просто просыпался без четверти шесть и вставал.
Уве заварил кофе, засыпав в кофеварку ровно столько, сколько они с супругой засыпали все сорок лет, прожитых в этом поселке. Из расчета одна ложка на чашку плюс еще одна на кофейник. Ни больше ни меньше. А то нынче разучились готовить нормальный кофе. Так же как разучились красиво писать. Теперь все больше компьютеры да эспрессо-машины. И куда оно годится, такое общество, в котором ни писать, ни кофе варить толком не умеют, сокрушался Уве.
И прежде чем налить себе чашечку доброго кофе, Уве надел синие штаны, синюю куртку, обул шлепанцы на деревянной подошве и, сунув руки в карманы, как подобает человеку немолодому и не ждущему более от этого бестолкового мира ничего, кроме разочарований, отправился инспектировать окрестности. Как делал каждое утро.
Когда он вышел за порог, в соседних домах было еще темно и тихо. Само собой. Кто тут станет напрягаться и вставать раньше положенного? Ведь теперешние соседи Уве – сплошь индивидуальные предприниматели и прочий никудышный народ.
Кошак сидел на дорожке между домами с самым невозмутимым видом. Хотя какой кошак? Так, одно название. Полхвоста и одно ухо. Шкура в проплешинах, словно скорняк накроил из нее кусков размером с кулак. Не кошак, а сплошное недоразумение, да и то не сплошное, а так, клочьями, подумал Уве.
Он направился было к кошаку, топая для острастки. Тот поднялся. Уве остановился. Так они и стояли, оценивая друг друга, точно два забияки вечером в деревенской пивнушке. Уве прикидывал, как бы поточнее запустить в подлеца шлепанцем. Кот же всем своим видом выказывал явственную досаду, что запустить в противника ему нечем.
– Кыш! – рявкнул Уве так, что кот аж вздрогнул.
Чуть попятился. Смерил взглядом пятидесятидевятилетнего недоумка в шлепках на деревянной подошве. Потом лениво развернулся и затрусил прочь. Уве даже померещилось, что перед этим кот успел презрительно закатить глаза.
Вот холера, ругнулся про себя Уве и посмотрел на свои часы. Без двух шесть. Надо поторапливаться, а то из-за паршивой животины едва не опоздал с обходом. Даром что вышел вовремя.
И Уве решительно зашагал между домами по дорожке в сторону автостоянки, которую инспектировал каждое утро. Остановился у знака, запрещающего парковку посторонних автотранспортных средств на территории ТСЖ. Легонько пнул столб с приколоченным к нему знаком. Не то чтобы столб покосился, ничего подобного, просто лишний раз проверить на прочность не помешает. А Уве как раз из тех мужчин, для кого проверить вещь на прочность – значит хорошенько ее пнуть.
Затем он обследовал стоянку, обошел гаражи, убедился, что за ночь их не взломали воры и не подожгла шайка вандалов. Признаться, ничего подобного с местными гаражами спокон веку не случалось. Но, с другой-то стороны, ведь и Уве не пропустил ни одного утреннего обхода. Он дернул ручку двери, за которой стоял его собственный «сааб». Трижды, по своему утреннему обыкновению.
Потом заглянул на автостоянку для гостей, где разрешено парковаться не дольше двадцати четырех часов. Тщательно переписал номера в блокнотик, лежавший в кармане куртки. Сравнил их с номерами, записанными накануне. Если какая из машин попадала в блокнот несколько дней кряду, Уве обыкновенно шел домой и звонил в управление транспорта. Получив телефон автовладельца, связывался с названным лицом и доводил до сведения оного, что считает его долбаным дятлом без мозгов, не способным прочесть вывеску на родном языке. Не то чтобы Уве сильно беспокоило, кто именно из гостей паркуется на стоянке. Но тут дело принципа. Дали тебе двадцать четыре часа на парковку – будь добр соблюдай. А ну как все начнут парковаться сколько хотят и где хотят – что тогда? Полный бардак, полагал Уве. Продыху от ихних машин не станет.
Сегодня, однако, посторонних машин на стоянке не наблюдалось, так что Уве с блокнотиком проследовал далее – к мусорке. Он инспектировал ее ежедневно. Не потому, что ему больше всех нужно (поначалу Уве сам громче всех возражал против дурацкой затеи этих новых понаехавших субчиков – сортировать мусор до опупения). Но раз уж решили сортировать, надо же кому-то за этим делом приглядывать. Не то чтобы кто-то поручал Уве следить, сортируют ли жильцы мусор. Но пусти Уве и такие, как он, все на самотек, в мире настанет анархия. Уве знал это. Продыху от ихнего мусора не будет.
Он легонько пнул один бак, другой. Выудив стеклянную банку из бака для стеклотары, помянул недобрым словом неких «балбесов» и снял с банки жестяную крышку. Вернул банку в бак со стеклотарой, а крышку швырнул в бак для металлолома.
Когда Уве председательствовал в жилтовариществе, он продавливал установку на мусорной площадке видеокамер: чтобы видеть, кто из жильцов кидает «неположенный мусор». К огромной досаде Уве, собрание проголосовало против: по мнению остальных соседей, камеры доставили бы им «некоторый дискомфорт»; к тому же было бы хлопотно возиться с видеоархивом. Даром Уве тратил свое красноречие, убеждая их, что «правда» только тому страшна, у кого «рыльце в пушку».