Вторая жизнь Уве - Страница 29

Выбор у Уве и правда был невелик. Упрямься он хоть до второго пришествия, то и тогда бы не смог ничего изменить.

И он подмахнул бумажку. Одной рукой. А другую, в кармане, сжал в кулак.

А тогда Уве покинул участок, где некогда стоял отчий дом, и больше туда не возвращался. Снял в городе комнатку у одной бабульки. Целый день сиднем просидел в ней, тупо уставившись в стену. Вечером пошел на работу. Драил вагоны. Утром ему и другим уборщикам велели не переодеваться в свою одежду, а явиться в контору, где выдадут новые спецовки.

Уве шел по коридору, когда вдруг наткнулся на Тома. Впервые после того, как Уве наказали за кражу вагонной кассы. Будь Том благоразумней, отвел бы глаза. Притворился, будто ничего не было. Увы, благоразумием Том не отличался.

– Туши свет! Наш воришка пришел! – гаркнул он, вызывающе скалясь.

Уве не ответил. Хотел пройти мимо, но получил локтем от одного из молодых прихвостней, которыми окружил себя Том. Уве поднял глаза. Прихвостень заржал.

– Граждане, прячьте ваши лопатники, вор идет! – заголосил Том – крик его эхом разнесся по коридору.

Уве только крепче вцепился в свои вещи одной рукой – другая, в кармане, сжалась в кулак. Зашел в пустую раздевалку. Стянул с себя грязную заношенную спецовку, снял отцовские пузатые часы, положил их на лавку. Когда обернулся, собравшись в душ, в дверях вырос Том.

– Слыхали, ты погорел? – спросил он, почесывая черную бороденку.

Том явно ждал, что скажет Уве. А Уве решил не отвечать: этого удовольствия он верзиле не доставит.

– Вот папашка твой гордился бы тобой! У того то же руки из жопы росли, но чтобы хату свою спалить, это, сука, уметь надо! – кинул Том вслед Уве, когда тот входил в душевую.

Уве слышал, как хором загоготали молодые шакалы. Закрыл глаза, уткнулся лбом в стену, подставил тело под струи теплой воды. Простоял так минут двадцать. Дольше он в жизни своей не мылся.

Вернувшись же в раздевалку, обнаружил, что отцовы часы пропали. Перерыл одежду, пошарил по полу, проверил во всех шкафчиках.

В жизни каждого мужчины настает пора, когда надо решить для себя, кто ты. Позволишь ли вытирать о себя ноги. Или дашь отпор.

Из-за того ли, что Том свалил на него кражу вагонной кассы. Или из-за пожара. А может, из-за круглолицего мошенника. Либо из-за белых рубашек. Или, может, просто все достало. Только из головы Уве словно кто-то выдернул чеку. И в глазах у него вдруг почернело. Он вышел из раздевалки в чем мать родила, капли сбега́ли по мускулистому телу. Направился в другой конец коридора, к раздевалкам мастеров, вышиб ногой дверь, растолкал ошарашенных людей, расчищая себе дорогу. Том стоял у дальней стены, перед зеркалом, подравнивая свою бороденку. Уве ухватил его за плечо и рявкнул что есть мочи, аж плитка задрожала:

– Отдавай часы!

Том презрительно глянул на парня сверху вниз. Фигура его огромной черной колокольней возвышалась над Уве.

– Какие, на хер, ча…

– ОТДАВАЙ ЧАСЫ! – заорал Уве, не дав ему договорить. Заорал так, что остальные в раздевалке инстинктивно вжались в шкафчики.

Миг, и куртку из рук Тома рванули с такой яростью, что даже Том не осмелился перечить. Молча, точно пристыженный ребенок, наблюдал он, как Уве извлекает свои часы из его внутреннего кармана.

А потом – бац. И все. Хватило одного удара. Том грохнулся об пол, как намокший куль с мукой. Могучая туша его едва успела упасть, как Уве развернулся и вышел вон.

В жизни каждого мужчины наступает пора, когда надо решить для себя, кто ты. Позволишь ли вытирать о себя ноги. Дашь ли отпор. И если вы впервые слышите про это, вы вообще ничего не знаете о мужчинах.

Тома увезли в больницу. Стали допытываться, что с ним стряслось, но Том только прятал глаза и отвечал, что «поскользнулся». И странное дело, у всех присутствовавших при его падении разом отшибло память.

Больше Уве Тома не видал. А еще, решил он для себя, впредь никому не дам обмануть себя.

Он остался мыть вагоны, но со стройки ушел. И то, дома-то у него теперь не было, да и к тому времени он уже так понаторел в строительном ремесле, что едва ли мужики в пластмассовых касках могли научить его чему-то еще.

Зато на прощание подарили ему ящик с инструментами. Новенькими на этот раз. «Салаге. Попробуй построить что-нибудь стоящее!» – стояло на бумажке.

Употребить инструмент по назначению Уве было негде, а потому он бесцельно таскался с ним повсюду несколько дней. Наконец его сердобольная хозяйка, сжалившись, разрешила ему поискать по дому: вдруг отыщет чего для починки. И жить обоим стало сразу как-то спокойнее.

А на другой год Уве призвали в армию. Все физические нормативы он сдал на «отлично». Начальнику призывной комиссии понравился этот немногословный молодец с медвежьей хваткой, и он предложил юноше стать кадровым военным. Предложение пришлось по душе Уве. Он видел, что военные носят форму и живут по уставу. Каждый знает, что ему делать. Делает свое дело. Порядок и дисциплина. Солдат бы из меня получился, прикинул Уве. А потому отправился этажом ниже на обязательную медкомиссию, и на сердце у него вдруг стало так легко, как не было много лет. У него будто снова появилась цель. Смысл. Ради чего жить.

Радость его длилась десять минут.

Начальник сказал, медкомиссия будет «пустой формальностью». Но стоило поднести к грудной клетке Уве стетоскоп, как в ней обнаружились неположенные звуки. Уве направили в городскую поликлинику. Неделю спустя дали диагноз: редкий врожденный порок сердца. Уве вручили белый билет. Забраковали. Уж сколько он звонил, обивал пороги. Писал письма. Сходил к трем врачам, надеясь, что тут какая-то ошибка. Без толку.