Вторая жизнь Уве - Страница 78

– Да по кочану! – злится Уве.

– А, ясно! – восклицает Парване, закатив глаза.

Она, показалось Уве, вообще не питает подобающего уважения к его знаниям в данной области.

– На обратном пути надо заправиться, – говорит она, когда загорается зеленый. – В этот раз моя очередь платить, даже не думай возникать, – добавляет она.

Уве скрещивает руки на груди, спрашивает с подначкой:

– Вот вы со своим пентюхом, какая у вас заправка?

– Какая-какая! Бензин. Какая ж еще? – недоумевает она.

Уве смотрит на нее, как на блондинку, собравшуюся заправить машину жевательным мармеладом.

– Елки-моталки, я не про бензин спрашиваю. На какой бензоколонке заправляетесь?

На перекрестке Парване как нечего делать выполняет левый поворот – так беззаботно, только что не присвистнув.

– А что, не все равно – на какой?

– КАРТА у вас чья?

Уве с такой силой нажимает на слово «карта», что чуть не дрожит. Насколько он критически смотрит на банковские карты – хоть кредитные, хоть дебетовые, настолько же свято верит в необходимость карты топливной. Потому что так уж заведено. Получил права, купил машину, выбрал сеть АЗС, и все – будь добр, заправляйся там и нигде боле. Такими вещами, как бензоколонки и марки машин, не разбрасываются.

– Да нет у нас никакой карты, – отвечает Парване так безмятежно, словно заправляться где попало – это в порядке вещей.

Уве сидит с каменным лицом минут пять, наконец Парване, встревоженная его молчанием, пытается угадать наобум:

– А, вспомнила, «Статойл».

– И почем же у них литр? – недоверчиво прощупывает ее Уве.

– Без понятия, – честно признаётся она.

Уве от возмущения теряет дар речи.

Десять минут погодя Парване притормаживает и паркуется на другой стороне.

– Я тут обожду, – говорит.

– Настройки радио не трогай, – наставляет ее Уве.

– Н-н-не-е-е бу-у-у-ду, – по-овечьи блеет она и корчит ему рожу – эта ее манера ох как поднадоела Уве за последние недели. – И спасибо, что зашел вчера, – добавляет она.

Уве не то сипит, не то хрюкает в ответ – или просто прочищает горло? Парване хлопает его по коленке:

– Девчонки так радуются, когда ты приходишь в гости. Души в тебе не чают!

Уве молча выходит из машины. Ладно, невелика беда: ну, затащили его вчера ужинать, с этим он уж как-нибудь готов смириться. Нет, не подумайте, что Уве по вкусу кулинарные изыски Парване. Натушила бы мяса с подливой да с картошечкой. Ладно, хоть и строптива баба, и выкобенивается, а все же Уве готов признать (с натяжкой) – рис с шафраном у Парване был не так уж несъедобен. Вполне себе. Худо-бедно, Уве съел пару порций. Кошак и тот умял полторы.

После обеда Патрик стал мыть посуду, а младшенькая потребовала, чтобы Уве почитал ей на ночь сказку – а то не уснуть. Уве было воспротивился и попытался привести свои доводы, но они, как видно, слабовато воздействуют на трехлетних девочек, так что Уве, первым устав от препирательств, поплелся за юным чудовищем в детскую, присел на краешек кроватки и стал читать. Читал «как всегда, увеликательно», как потом заметила Парване. Уве не понял юмора. Девочка тем временем положила головку частью на раскрытую книжку, частью ему на руку и так и уснула, а Уве, чего уж, уложил ее в кроватку, а заодно и кошака, и потушил лампу.

Проходя по коридору, заглянул в комнату к старшей. Та смотрела что-то по своему компьютеру, то жала на что-то, то стучала. У детишек ныне одна печаль-забота, как понял Уве. Патрик, правда, говорит, что «пытался показать дочке новые компьютерные игрушки, но ей только старую подавай». Как ни странно, от этих слов Уве вдруг как-то зауважал и старшую, и ее компьютерную игру. Уве нравится, когда человек делает по-своему, а не так, как хочет Патрик.

Повсюду на стенах ее комнатки висели рисунки. По преимуществу черно-белые наброски карандашом. Не так уж плохо для семи лет, готов (с натяжкой) признать Уве – с учетом пока еще неважной мелкой моторики и логического мышления. Ни на одном рисунке нет людей. Только дома. Что Уве весьма одобрил.

Вошел в комнатку, встал рядом со старшей. Та с трудом оторвалась от своей забавы, явно не слишком довольная его присутствием, и, как обычно, скорчила недовольную моську. Уве, впрочем, не спешил уходить, и старшая наконец указала ему на большой пластмассовый ящик, перевернутый вверх дном. Уве сел на него. Тогда она негромко объяснила, что в этой игре надо строить дома, а когда построишь много, из них получается город.

– Я обожаю дома, – пробормотала она.

Уве глянул на нее. Она – на него. Уве ткнул пальцем в экран, оставив жирный отпечаток, на городской пустырь, и спросил, что будет, если нажать на это место. Она подвела стрелочку, щелкнула мышкой, опля – на пустыре вырос дом. Уве не поверил глазам. Поудобней устроился на ящике, указал на другой пустырь. Два с половиной часа спустя пришла Парване, сердито пригрозила: а ну, живо марш спать, вы оба, или я выдерну шнур.

Уве уже стоял в дверях, собравшись уйти, когда старшая осторожно тронула его за рукав рубашки и показала на рисунок, висящий рядом на стене.

– Это твой дом, – шепнула она, словно это был их секрет – ее и Уве.

Уве кивнул. Что ж, может статься, и выйдет из двух этих пигалиц толк, не такие уж они безнадежные.

Парване остается в машине. Уве переходит дорогу, открывает стеклянную дверь, входит. В кафе никого. Только вентилятор на потолке хрипит своими напрочь прокуренными внутренностями. Да Амель в пестрой рубахе за стойкой вытирает рюмки белым полотенцем. Квадратное тело его сдулось, как будто из него выкачали воздух. На лице горе пополам с безотчетной суровостью – выражение, столь характерное для мужчин его поколения в той части света, где этого горя в избытке. Уве становится посреди зала. С минуту два мужика смотрят друг на друга. У одного не поднимается рука выставить мальчишку-гомика из дому, у другого – вернуть его домой. Наконец, сдержанно кивнув как бы самому себе, Уве подходит к стойке, садится на стул. Кладет руки на стойку, сцепляет в замок, смотрит на Амеля по-деловому: