Вторая жизнь Уве - Страница 48

Так и повелось: после обеда она спала, а Уве изучал окрестности. На другой день, проходя мимо мужика, который как раз городил забор, Уве остановился и заметил: разве так заборы ставят! Испанец не понял ни бельмеса – вот Уве и решил, что быстрее будет показать, чем объяснить. На третий день на пару с сельским дьяконом они выложили стену одной из церковных пристроек. На четвертый Уве пошел за этим Шоссе на выгон помогать одному его приятелю вытаскивать клячу, угодившую в тинистую канаву.

Годы спустя Соня возьми да начни допытываться у Уве, что тот делал, пока она спала. А выпытав, долго-долго качала головой от изумления: «Так ты, покамест я дрыхла, – людям в нужде помогал… заборы строил? Пусть говорят кто что хочет, Уве. Но по мне, ты самый чудной супергерой из всех, о ком я только слыхала».

Когда они собрались из Испании в обратный путь, в автобусе Соня все прикладывала руку Уве к своему животу, и Уве впервые почувствовал, как колготит своими ножками ребенок. Еле-еле, словно сквозь ватную прихватку, ощущал слабые толчки. Часами сидели они с женой, слушая это глухое биение. Уве ничего не говорил, но украдкой (Соня заметила) утирал глаза тыльной стороной ладони, наконец, не выдержав, вскочил с кресла и умчался со словами «в сортир надо».

Так кончилась счастливейшая неделя в его жизни.

И наступила самая страшная.

22. Уве и говорящий гараж

Уве с кошаком, прижухшие, сидят в «саабе», который стоит на грузовой эстакаде недалеко от входа в больницу.

– Кончай смотреть на меня так, будто это я виноват, – говорит Уве кошаку.

Кошак смотрит в ответ – он не сердится, скорее расстроен. Уве уныло таращится в окошко. Что ж, он в таких же расстроенных чувствах.

Никто ведь и не собирался, снова здорово, торчать перед этой больницей. Чтоб им пусто было, этим больницам, в третий раз за неделю притащились сюда, леший их забодай. Но разве у него был выбор? Нет, со всей честностью Уве признает, что торчат они тут из-за самого подлого шантажа.

С самого утра день пошел сикось-накось.

* * *

А началось все с ежедневного обхода, когда Уве с кошаком вдруг обнаружили, что кто-то своротил табличку, запрещающую проезд по территории. Поколупав столб ногтем, Уве обнаружил следы белого лака, после чего выдал семиэтажную тираду, так что даже кот слегка растерялся. На дорожке перед домом Аниты и Руне Уве обнаружил окурки. И так взбеленился, что пошел обходить окрестности по второму разу – лишь бы прийти в себя. А когда воротился, кошак поджидал его в снегу и смотрел с укором.

– Я-то тут при чем? – промямлил Уве и ушел в сарай.

Вынес лопату. Вышел на дорожку между домами. Постоял – синяя куртка вздымалась-опускалась, вторя его дыханию. Он глядел на дом Аниты и Руне, и челюсти сводило так, аж зубы скрежетали.

– Не моя вина, что старый хрыч так сдал, – сказал он уже чуть уверенней.

Судя по взгляду, кошак не нашел его довод достаточно убедительным. Тогда Уве наставил на него лопату:

– Думаешь, я с властями прежде не бодался? Думаешь, эти бюрократы так сразу и упекут Руне? ХРЕНА ЛЫСОГО! Разведут свою канитель с волокитой: кассации да апелляции, суды да пересуды! Вот так-то, брат. Ты думаешь, они вот так прям сразу, а уйдут месяцы. Годы! А я? Ты думаешь, буду сидеть сложа руки только потому, что этого хрыча Альцгеймер хватил?

Кошак не ответил.

– Что, непонятно говорю? Понимаешь ты или нет? – вспылил Уве и отвернулся.

Он чистил снег, затылком чувствуя кошачий взгляд.

* * *

Вот. Впрочем, по чести сказать, это не та причина, по которой Уве с котом оказались теперь в «саабе» у больницы. Настоящая причина имела прямую связь с тем обстоятельством, что Уве отправился чистить дорожку. Ведь именно в тот момент возле его дома нарисовалась та самая журналистка в «аляске» лягушачьего цвета не по росту.

– Уве? – спросила она, как будто волнуясь, что после давешней встречи он успел сменить имя.

Уве продолжил кидать снег, ни единым мускулом не выдав, что заметил постороннее присутствие.

– Я хочу задать вам несколько вопросов… – завела было речь она.

– Хотеть не потеть. Не вредно, – огрызнулся Уве и заработал лопатой с такой силой, что не поймешь – не то он чистит дорожку, не то роет яму.

– Но я просто хо… – сказала было журналистка, но осеклась – Уве, заведя в дом кошака, хлопнул дверью у нее перед носом.

Присев на корточки в прихожей, Уве с кошаком ждали, когда же она свалит. Но она и не думала уходить. Забарабанила в дверь с криками: «Но ведь вы же герой!»

– Во психованная баба! – заметил Уве коту.

Кот не спорил.

Журналистка не только не унялась, а колотила в дверь все настойчивей, кричала все громче, так что Уве, уже не зная, куда деться, выскочил на крыльцо и приставил палец к губам – «тсс», – даром что тут не библиотека.

Тетка заулыбалась, чем-то помахала ему – Уве принял эту штуковину за какой-то диковинный фотоаппарат. Или что-то в этом роде. В эти нынешние времена, черт их раздери, уже и не разберешь, что фотоаппарат, а что нет.

Она попыталась войти. Лучше бы не пыталась.

Уве выставил вперед здоровенную пятерню, перегородив тетке дорогу, и машинально выпихнул за порог – она чуть не полетела головой в сугроб.

– Спасибо, не нужно, – сказал Уве.

Кое-как удержав равновесие, она снова помахала ему фотоаппаратом, снова радостно заголосила. Уве не слушал. Волком глянул на фотоаппарат, как на дуло ружья, и решил – бежать! Урезонивать эту психическую – без толку, это яснее ясного.