Уве с кошаком вышли, заперли дверь и – быстрей, быстрей – кинулись к гаражам. Журналистка – за ними.
Ну так вот. По правде говоря, и это еще не причина, по которой Уве очутился перед больницей. Четверть часа погодя, когда Парване подошла к дому Уве вместе со своей младшенькой и постучалась в дверь, никто не открыл, но тут со стороны стоянки до нее донеслись голоса. И вот это уже впрямую подводит нас к причине, по которой Уве оказался перед больницей.
Подойдя к углу стоянки, Парване с дочкой увидели Уве: приунывший, стоял он перед запертым гаражом, сунув руки в карманы. У его ног с виноватым видом сидел кошак.
– Что делаешь? – спросила Парване.
– Да так, ничего, – ответил Уве. Сам опустил глаза в асфальт. Кошак – тоже.
Из гаража раздался стук.
– Что это? – Парване недоуменно посмотрела на гараж.
Судя по его виду, Уве как раз обнаружил какой-то особенный узор на асфальте у себя под ногами. Кот же будто задумался, не свистнуть ли в два пальца, прежде чем дать стрекача.
Из гаража снова стук.
– Эй, – зычно крикнула Парване гаражу.
– Эй? – отозвались гаражные ворота.
У Парване округлились глаза.
– Господи боже… ты что, кого-то закрыл в ГАРАЖЕ, Уве? – взревела она, хватая Уве за плечо.
Уве не ответил. Парване дернула его, как пальму, с которой надо стрясти кокосы.
– УВЕ!
– Ну, хорошо, хорошо. Но, блин, я же не нарочно, в конце концов, – смущенно забормотал Уве, высвободив плечо.
Парване только головой покачала:
– Не нарочно.
– Да, не нарочно, – отрезал Уве, давая понять, что обсуждение закрыто.
Однако Парване явно ждала дальнейших объяснений, тогда Уве, почесав макушку, вздохнул:
– Она. Это. Из этих. Журналистка. Да я вообще не думал ее запирать, ёшкин кот. Сами с кошаком думали закрыться. А она за нами да за нами. Ну и. Ну вот как-то так само собой и вышло.
Парване начала массировать виски:
– Ох, мочи моей нет…
– Ая-я-я-я-я-яй, – погрозила Уве пальчиком младшенькая.
– Эй, кто-нибудь, – прогремели гаражные ворота.
– Тут нет никого, – фыркнул Уве.
– Но я же слышу, что есть, – возразили ворота.
Уве тяжко вздохнул и беспомощно глянул на Парване. Будто разводя руками: «Нет, ты погляди, что за петрушка – уже ворота научились разговаривать!» Парване, нетерпеливо отмахнувшись от него, подскочила, наклонилась и осторожно постучалась в ворота. Словно собралась перестукиваться азбукой Морзе. Но вместо этого, кашлянув, спросила:
– А зачем вам говорить с Уве? – используя более привычные средства коммуникации.
– Затем, что он настоящий герой!
– Он… кто?
– Ах да, простите. Короче: меня зовут Лена. Я из местной газеты. Хочу взять интер…
Парване в ужасе уставилась на Уве:
– Ты герой?
– Да ерунда какая-то! – отнекивается Уве.
– Он спас мужчину, который упал на рельсы, – восклицают ворота.
– А вы не ошиблись, часом? Может, это был другой Уве? – уточняет Парване.
Уве обижается.
– Интересное дело. Что ж, получается, героем может быть кто угодно, только не я? – ворчит он.
Парване испытующе сощурилась. Дочка тем временем принялась гоняться за огрызком кошачьего хвоста с воплями: «Кыся! Кыся!» Кыся, не особо польщенная таким вниманием, попыталась спрятаться между ног Уве.
– Выкладывай, как было дело, Уве! – вкрадчиво проговорила Парване, отойдя на пару шагов от ворот.
Под ногами у Уве трехлетка охотилась на кота. Сам он не знал, куда девать руки.
– Да ну, упал один ротозей на рельсы, ну, вытянул его, было б о чем говорить, – промямлил он.
Парване с трудом удержалась от смеха.
– И ничего смешного, – скуксился Уве.
– Прости, – извинилась Парване.
Ворота провыли что-то вроде: «Эй! Вы еще тут?»
– Нет! – рявкнул на них Уве.
– Ну с чего вы так разозлились? – поинтересовались ворота.
Уве уже начал сомневаться. Наклонился к Парване:
– Слушай… Как бы нам… как бы мне ее спровадить? – сказал он и выразительно посмотрел на нее: не знай Парване соседа, она приняла бы этот взгляд за выражение мольбы. – Не хочу оставлять «сааб» наедине с этой! – прошептал он серьезно.
Парване кивнула, показывая, мол, да, беда. Уве, чтобы не выпустить из-под контроля ситуацию вокруг своих башмаков, утомленно выставил кулак между трехлеткой и кошаком: баста, перемирие! Девочка потянулась обнять кота. Кот вел себя как свидетель, явившийся в полицейский участок на опознание опасной преступницы. Уве подхватил преступницу на руки, та прыснула со смеху.
– А вы-то чего сюда шли? – строго спросил Уве Парване, протягивая ей дрыгающуюся хохотушку, точно мешок с картошкой.
– Да на автобус собрались, в больницу, Патрика и Йимми выписывать, – ответила соседка.
И заметила, как при слове «автобус» у Уве беспокойно заходили желваки.
– Мы… – продолжила было Парване, но вдруг задумалась.
Глянула на ворота. На Уве.
– Говорите громче! Ничего не слышно! – прогремели ворота.
Уве поспешно отступил от них еще на два шага. Парване хитро улыбнулась. Словно только что решила кроссворд.
– Значит, так, Уве! Давай вот что: ты подбросишь нас до больницы, а я помогу тебе избавиться от журналистки. Идет?
Уве встрепенулся. Энтузиазма ни малейшего. Еще не хватало: он совсем не собирался снова тащиться в эту больницу. Парване развела руками.
– Ну, в таком случае я могу рассказать журналистке МОИ истории про тебя, Уве, – пригрозила она и повела бровью.
– Истории? Что за истории? – закричали ворота и бешено застучали.
Уве недовольно скривился.
– Это же шантаж! – сказал он Парване.
Парване довольно кивнула.