Вторая жизнь Уве - Страница 57

Шкет топчется, смотрит в пол. Его будто подмывает сказать что-то.

– Что еще? – спрашивает Уве.

Шкет запускает пятерню в свою сальную подростковую шевелюру.

– Дык, я того… Я чё спросить хотел… У вас жену Соней звать? – надтреснутым голосом роняет он в снег.

Уве напрягается. Шкет указывает на конверт.

– Там фамилия стоит. Как у моей училки. Я чё и спросить решил… блин.

Шкет, чувствуется, уже клянет себя за то, что заикнулся о Соне. Поворачивается, чтобы уйти. Уве, кашлянув, бьет ногой о порог.

– Ну да, может статься. А на что тебе Соня?

Отойдя на пару шагов, шкет останавливается.

– Дык, ёлы. Клевая училка была. Я чё и говорю. Я ведь это… как бы… типа ни писать, ни читать не мог… Не шарил ни фига.

«Вот удивил», – хочет съязвить Уве, но сдерживается. Шкет мнется. Смущенно ерошит макушку, словно пытается нащупать там нужные слова.

– Из учителей она одна из всех не считала меня типа конченым дебилом, – мямлит он глухим, будто ватным, голосом. – Читала со мной этого, как его… Шекспира, ну. Там страниц до фигища, а мы с ней дочитали, прикиньте. Я как услышал, что она померла, меня конкретно сплющило.

Уве не отвечает. Шкет не поднимает глаз. Пожимает плечами.

– А больше как бы ниче…

Смолкает. И вот они стоят напротив, мужик пятидесяти девяти лет от роду и подросток, в нескольких метрах друг от друга, стоят и возят ногами по снегу. Словно мячиком перекидываются – ворохом воспоминаний о женщине, сумевшей открыть в обоих такие таланты, каких эти двое сами в себе не подозревали. И ни тот ни другой не знают, как им быть с этим общим знанием.

– Чего с велосипедом-то? – спрашивает наконец Уве.

– Да девушке своей обещал починить. Вон там живет, – поясняет шкет, выворачивая шею к крайнему дому, как раз напротив того, где живут Руне с Анитой. А там живут любители мусор посортировать, когда они не в Таиланде или где еще их черти носят. – Ваще-то она типа это… Как бы не моя девушка. Но типа будет моя.

Уве глядит на шкета так, как мужчины средних лет обыкновенно глядят на молодежь, которая словно изобретает собственную грамматику прямо по ходу речи.

– А инструмент-то хоть есть? – интересуется Уве.

Шкет мотает головой.

– Как же ты его починять собрался, без инструмента? – восклицает Уве скорее в искреннем изумлении, чем возмущенно.

Шкет пожимает плечами:

– Не знаю.

– А чего ж чинить берешься?

Шкет ковыряет носком снег. Сконфуженно трет нос всей пятерней.

– Запал я на нее, короче.

Уве не знает толком, что тут и ответить. Свернув газету и письмо трубочкой, задумчиво хлопает себя по ладони. Долго стоит так, полностью поглощенный этим занятием.

– Мне типа идти надо, – мямлит шкет чуть слышно, делая новую попытку слинять.

– Ладно, зайдешь ко мне после работы, выведу тебе велосипед.

Слова эти произнеслись как бы сами собой. Будто Уве и не сказал ничего, а так – громко подумал вслух.

– Но чтобы со своим инструментом пришел, – предупреждает он шкета.

Тот оживает:

– В натуре?

Уве все так же хлопает бумажной трубкой по ладони.

Шкет сглатывает.

– В смысле, реально, мужик? Я… Ты… Вы то есть… Не, короче… седни не могу забрать! У меня еще другая работа! Может, завтра, мужик? Типа с утреца, короче, заберу, а?

Уве склоняет голову набок с таким видом, будто желает удостовериться: не из мультфильма ли явился сей персонаж. Шкет набирает в грудь воздуха, собирается с силами.

– Завтра, ну? Я приду, о’кей, да? – уточняет он.

– Что за «другая работа»? – спрашивает Уве, точно ведущий «Своей игры», не удовлетворенный ответом финалиста.

– Да типа в кафехе одной по вечерам и на выходных подрабатываю, – отвечает шкет. В глазах его с новой силой вспыхивает надежда спасти им же придуманные отношения с подружкой, которая, похоже, даже не в курсе, что она его подружка, – отношения, существующие обычно только в подростковых головах с сальными вихрами. – В кафехе же есть инструмент. Так я туда велик отопру! – пылко добавляет шкет.

– А на что тебе? Одной работы, что ли, мало? – говорит Уве, тыча трубочкой из газеты и письма в форменный логотип шведской почты на груди у юноши.

– Коплю.

– На что?

– На машину.

Уве ревниво примечает, как юнец слегка приосанился, произнося это самое «машину». Бумажная трубка на секунду зависает. Потом медленно, но аккуратно хлопает по ладони.

– Машину? Какую?

– Да я тут «рено» приглядел! – радостно заявляет шкет, приосаниваясь еще больше.

Тут, на сотую долю выдоха, пространство над обоими мужчинами словно замирает. Как и бывает в подобных случаях. Если представить все это дело в виде киносъемки, камера как раз успела бы крутануться на триста шестьдесят градусов и выхватить лицо Уве, окончательно вышедшего из себя.

– «Рено»? Да это ж дрататень ФРАНЦУЗСКАЯ! На кой хрен брать это ведро с болтами?

Шкет будто хочет возразить что-то, но где там! – Уве аж трясется всем туловищем, словно уворачиваясь от назойливой осы.

– Твою маковку, сосунок! Вообще ни черта не понимаешь в машинах?

Шкет мотает головой. Уве глубоко вздыхает, трет лоб, словно от внезапного приступа мигрени.

– И как же ты велосипед до кафе допрешь, если у тебя машины нет? – наконец спрашивает Уве, понемногу успокаиваясь.

– Да я… это… Не подумал как-то, – говорит шкет.

Уве качает головой.

– «Рено»? Правда, что ли? – повторяет он.

Шкет кивает. Уве с досадой чешет в глазу.

– Как, говоришь, называется забегаловка, в которой ты работаешь? – бурчит он.

Двадцать минут погодя Парване, мало что понимая, выходит из дверей дома. На ее крыльце стоит Уве, мерно похлопывая по ладони трубкой, свернутой из газеты.